Семен Аралов - Долг и отвага [рассказы о дипкурьерах]
В такой обстановке мятежники, получив крупные подкрепления, начали сжимать кольцо окружения. Баски дрались упорно.
Но все тяжелее становилось продовольственное положение; не хватало топлива для заводов, одежды, теплого белья. И самое главное — чувствовался большой недостаток оружия и боеприпасов.
В те тревожные дни я получил задание срочно выехать в Париж и доставить туда почту. Нужно было лететь самолетом до Тулузы, а от Тулузы ехать экспрессом до Парижа. Поездка имела важное значение.
Для полета был предоставлен оказавшийся в наличии спортивный самолет, ничего лучшего за недостатком времени не нашли. Пилотом был молодой французский летчик, чудесный парень, сам родом из Тулузы.
В день отлета погода стояла отвратительная. Дул сильный и холодный северный ветер, хлестал дождь. Видимости почти никакой.
Взлетели благополучно. Но как только самолет, пробив облачность, поднялся выше, нас заметил фашистский истребитель и пошел навстречу. Боя с истребителем мы, конечно, принять не могли, и мой француз, быстро сориентировавшись, пошел вниз, снова вошел в облака, и фашист потерял нас из виду.
Через пару часов благополучно сели на тулузском аэродроме. В Тулузе пересадка на парижский экспресс. По прибытии сдал почту и подробно информировал о событиях на севере Испании. В те дни республиканские войска ожидали закупленные во Франции самолеты. Их долго не отправляли. Как выяснилось потом, самолеты были задержаны по распоряжению тогдашнего премьера Франции социалиста Леона Блюма. Запрещена была доставка не только самолетов, но и другого вооружения и даже автомобилей. Так французские и английские социалисты проводили политику «невмешательства», фактически помогая Гитлеру и Муссолини душить Испанскую республику.
Обратный полет в Бильбао был столь же рискованным. К счастью, опять было облачно; временами летели в какой-то серой вате. Неподалеку ревели вражеские самолеты. Одному богу ведомо, каким образом летчик долетел до Бильбао и посадил машину на тот же пляж, служивший временно посадочной площадкой. Сели почти в полной темноте, как говорится, на ощупь.
За участие в защите Испанской республики Советское правительство наградило меня орденом Красного Знамени.
Владимир Васильевич Рудим
Тропами Гиндукуша
(О дипкурьере А. Баратове)
Аршак Баратов… Он и в пожилом возрасте был порывист и горяч, как юноша.
Рано Аршак освоил отцовское ремесло каменщика. С детства его терзала горькая забота — как бы заработать на хлеб. Так однажды в поисках заработка он очутился далеко-далеко от родного Нагорного Карабаха — в крепости Кушка, что на самой южной точке России. Здесь Аршаку повезло: шустрый паренек оказался всем нужен — то помощником в каком-нибудь деле, то весельчаком, то песенником — Аршаку бог дал сильный приятный голос. Он слушал разговоры русских солдат о мире, о земле, революции. Бедняк, сын бедняка, он всей душой понимал: буржуазия, баи — кровопийцы, враги… Когда грянул Октябрь, шел парнишке пятнадцатый год. Побежал в солдатский комитет: «Хочу с вами!» Винтовка, даже без штыка, выше головы Аршака…
Ноги юного красноармейца словно клещи схватывали круп коня — ни за что не слетит на землю. Сменяли одна другую вихревые атаки на беляков под Чеминабетом, под Байрам-Али, Тахта-базаром. Добывали для Туркестана Советскую власть…
И много, много лет спустя Баратов помнил, какие это места, чем примечательны. Память у красноармейца цепкая. И не только зрительная. Он запомнил диалекты, на которых говорили жители пограничных районов Туркестана и Афганистана.
Начальство заметило Баратова. Его дисциплинированность, честность, сообразительность. Однажды вызвали к командиру. Аршак в недоумении: «Ни в чем не провинился — ругать вроде не за что; но и подвига не совершил — награждать тоже не за что».
— Поручаем тебе большое дело, — сказали ему. — Будешь сопровождать Джемаль-пашу в Афганистан. До границы дадим красноармейцев, а дальше афганские солдаты будут охранять пашу и его свиту. Но все равно: что случись — ты главный ответчик.
Так, семнадцати лет, верхом на коне Аршак отправился в первое свое неожиданное заграничное путешествие Его «подопечным» был видный деятель турецкой буржуазной партии «Единение и прогресс», бывший морской министр. Последнее время жил в эмиграции — то в Германии, то в Швейцарии. Теперь вот направлялся в Кабул, чтобы занять должность военного советника у афганского эмира.
Аршак ничего этого, конечно, не ведал. Знал лишь: приказано доставить в Кабул «без единой царапины». И еще приказано: никакой агитации не разводить.
Но без разговоров все-таки не обошлось. И Баратов тут не виноват. Сам Джемаль-паша заводил их…
— Кто тебя учил афганскому языку?
— Сам…
— Как так сам? — паша полуоборачивается.
Аршак шлепает ладонью по лбу:
— Башка есть? Она и учила.
— Молодой, а хитрый! — раздражается турок.
Аршак молчит. Вопросы продолжаются.
— Ты большевик?
— Зачем тебе знать?
— Должен же я знать, кто меня охраняет!
— Не волнуйся. Доставлю в Кабул живым и невредимым.
Турок в негодовании дергает уздечку.
Едут молча.
Наконец Кабул. На склонах прилепились глинобитные плоскокрышие слепые домики — ни единого окошка наружу. Кажется, кто-то рассыпал по горам желто-бурые саманные кирпичи. Только купола минаретов яркие, будто их накрыли лоскутами лазурного неба.
В Кабуле о Баратове, его смелости и лингвистических познаниях доложили полпреду. Полпред вызвал к себе Аршака, долго беседовал с ним, а под конец предложил стать дипкурьером. Баратов сначала не понял, что это за работа. Но полпред терпеливо разъяснял, не утаил и об опасностях. Аршак понял: надо соглашаться. Для дела революции.
Так началась дипкурьерская служба комсомольца Баратова. Все испытал: караванные тропы, узкие дороги по отрогам Гиндукуша, выстрелы, громом грохочущие в горах. «Помогали» дипкурьерам верблюды, лошади и даже слоны: как-то они тащили в Кабул для советского полпредства разобранный самолет.
Сколько было этих неожиданных выстрелов из-за угла, с обрывов Гиндукуша! «Я смотрел по сторонам зорче орла, — говорил Аршак. — Зазеваешься — схватит пуля».
Вот как вспоминает об одном из таких эпизодов писатель Н. Равич в книге «Молодость века»: «Однажды я и Аркадий Баратов ехали верхом по Кандагарской дороге. Она была довольно оживлена днем и пустела к вечеру. Мы попали на нее уже после заката солнца. Вдоль дороги тянулись сады и огороды, отделенные от нее глиняной стеной в метр или полтора высотой. Мы ехали, о чем-то разговаривая. Вдруг грянул выстрел, и ухо „кушкинской“ лошади окрасилось кровью. Под Баратовым шел великолепный карабаирский конь Ширин. Мы живо повернули лошадей и увидели человека в белой одежде и чалме, державшего в руках еще дымившееся ружье. Перескочив через стену, мы помчались по довольно длинному огороду. Но на нем были разбросаны шалаши и хибарки. В вечерних сумерках человек с ружьем пропал, точно сквозь землю провалился…»
Кто стрелял? Безумец? Или агент, оплаченный колонизаторами, для которых Советская Россия была самым опасным врагом?
…Тянется грозный узкий уступ — такой узкий, что лошадь, даже без вьюков, едва проходит. Справа поднимается, как говорил Баратов, «до самого Аллаха» отвесная каменная гора, слева глубокая пропасть. Аршак шагает за лошадью, крепко держась за конский хвост. Это самое верное. Бывало, лошадь все же срывалась вниз, и тогда Аршак продолжал путь пешком. Или совсем один шел со случайными попутчиками, которые даже не догадывались, что среди них гражданин красной России: ведь говорит он так, как они, — по-афгански.
Так прошло несколько лет. После очередного рейса из Кабула в Москву Баратову сообщают: вызывает Чичерин.
— Сам нарком? — удивился Аршак. — Не разыгрываете?
Нет, его не разыгрывали. Пошел к наркому. Георгий Васильевич крепко пожал руку, усадил в кресло.
— Расскажите-ка подробно о себе…
Слушая, ходил по кабинету.
Когда Аршак закончил, Чичерин сказал решительно:
— Посылаем вас на учебу в Институт востоковедения.
— В институт? — испугался Аршак. — Так ведь у меня образования нет!
— Не беда…
Вскоре Баратову вручили подписанное наркомом Чичериным направление на учебу в институт. Аршак стал студентом.
После института — командировка на работу в Кабульское полпредство СССР. Его спутником на этот раз в далекой и опасной дороге была жена Валентина. Потом — новое назначение: в Иран. Потом — памятный и радостный тридцатый год: Баратова приняли — сразу, без кандидатского стажа, — в ряды Коммунистической партии. Потом — орден Красной Звезды, орден Отечественной войны, орден Красного Знамени…
